Неточные совпадения
Обратный
путь был так же весел, как и
путь туда. Весловский то пел, то вспоминал с наслаждением свои похождения у мужиков, угостивших его водкой и сказавших ему: «не обсудись»; то свои ночные похождения с орешками и дворовою девушкой и мужиком, который спрашивал его, женат ли он, и, узнав, что он не женат, сказал ему: «А ты на
чужих жен не зарься, а пуще всего домогайся, как бы свою завести». Эти слова особенно смешили Весловского.
Внезапно развернувшаяся перед нами картина острова, жаркое солнце, яркий вид города, хотя
чужие, но ласковые лица — все это было нежданным, веселым, праздничным мгновением и влило живительную каплю в однообразный, долгий
путь.
— Мне не нравится в славянофильстве учение о национальной исключительности, — заметил Привалов. — Русский человек, как мне кажется, по своей славянской природе, чужд такого духа, а наоборот, он всегда страдал излишней наклонностью к сближению с другими народами и к слепому подражанию
чужим обычаям… Да это и понятно, если взять нашу историю, которая есть длинный
путь ассимиляции десятков других народностей. Навязывать народу то, чего у него нет, — и бесцельно и несправедливо.
— И будешь возить по
чужим дворам, когда дома угарно. Небойсь стыдно перед детьми свое зверство показывать… Вот так-то, Галактион Михеич! А ведь они, дети-то, и совсем большие вырастут. Вырасти-то вырастут, а к отцу путь-дорога заказана. Ах, нехорошо!.. Жену не жалел, так хоть детей бы пожалел. Я тебе по-стариковски говорю… И обидно мне на тебя и жаль. А как жалеть, когда сам человек себя не жалеет?
И у всего свой
путь, и всё знает свой
путь, с песнью отходит и с песнью приходит: один он ничего не знает, ничего не понимает, ни людей, ни звуков, всему
чужой и выкидыш.
— Вот что, — обернулась вдруг Лизавета Прокофьевна, — мы теперь мимо него проходим. Как бы там ни думала Аглая и что бы там ни случилось потом, а он нам не
чужой, а теперь еще вдобавок и в несчастии и болен; я по крайней мере зайду навестить. Кто хочет со мной, тот иди, кто не хочет — проходи мимо;
путь не загорожен.
— Бог не без милости, Яша, — утешал Кишкин. — Уж такое их девичье положенье: сколь девку ни корми, а все
чужая… Вот что, други, надо мне с вами переговорить по тайности: большое есть дело. Я тоже до Тайболы, а оттуда домой и к тебе, Тарас, по
пути заверну.
У Морока знакомых была полна фабрика: одни его били, других он сам бил. Но он не помнил ни своего, ни
чужого зла и добродушно раскланивался направо и налево. Между прочим, он посидел в кричном корпусе и поговорил ни о чем с Афонькой Туляком, дальше по
пути завернул к кузнецам и заглянул в новый корпус, где пыхтела паровая машина.
—
Чужие! то-то вот вы заливаетесь, а вместо того лучше путем-то скажите-ка, где эти женщины для нас, пролетариев? Не вы ли вашу Кларочку так воспитываете?
— Тысячи женщин до тебя, о моя прекрасная, задавали своим милым этот вопрос, и сотни веков после тебя они будут спрашивать об этом своих милых. Три вещи есть в мире, непонятные для меня, и четвертую я не постигаю:
путь орла в небе, змеи на скале, корабля среди моря и
путь мужчины к сердцу женщины. Это не моя мудрость, Суламифь, это слова Агура, сына Иакеева, слышанные от него учениками. Но почтим и
чужую мудрость.
И не понимаешь, отчего разорился человек, обо что разбил себя? Все как бы слепы и легко спотыкаются на
пути; редко слышишь живое, одухотворённое слово, слишком часто люди говорят по привычке
чужие слова, не понимая ни пользы, ни вреда мысли, заключённой в них.
Промозглая темнота давит меня, сгорает в ней душа моя, не освещая мне
путей, и плавится, тает дорогая сердцу вера в справедливость, во всеведение божие. Но яркой звездою сверкает предо мной лицо отца Антония, и все мысли, все чувства мои — около него, словно бабочки ночные вокруг огня. С ним беседую, ему творю жалобы, его спрашиваю и вижу во тьме два луча ласковых глаз. Дорогоньки были мне эти три дня: вышел я из ямы — глаза слепнут, голова — как
чужая, ноги дрожат. А братия смеётся...
Могучий конь в степи
чужой,
Плохого сбросив седока,
На родину издалека
Найдет прямой и краткий
путь…
Карамзин отзывается, что в монгольский период вообще «отечество наше походило более на темный лес, нежели на государство: сила казалась правом; кто мог, грабил, — не только
чужие, но и свои; не было безопасности ни в
пути, ни дома; татьба сделалась общею язвою собственности» (V, 217).
Отвожу я от тебя чорта страшного, отгоняю вихоря бурного, отдаляю от лешего одноглазого, от
чужого домового, от злого водяного, от ведьмы Киевской, от злой сестры ее Муромской, от моргуньи-русалки, от треклятыя бабы-яги, от летучего змея огненного, отмахиваю от ворона вещего, от вороны-каркуньн, защищаю от кащея-ядуна, от хитрого чернокнижника, от заговорного кудесника, от ярого волхва, от слепого знахаря, от старухи-ведуньи, а будь ты, мое дитятко, моим словом крепким в нощи и в полунощи, в часу и в получасьи, в
пути и дороженьке, во сне и наяву укрыт от силы вражией, от нечистых духов, сбережен от смерти напрасный, от горя, от беды, сохранен на воде от потопления, укрыт в огне от сгорения.
Сидишь ли ты в кругу своих друзей,
Чужих небес любовник беспокойный?
Иль снова ты проходишь тропик знойный
И вечный лед полунощных морей?
Счастливый
путь!.. С лицейского порога
Ты на корабль перешагнул шутя,
И с той поры в морях твоя дорога,
О волн и бурь любимое дитя!
Богаты мы, едва из колыбели,
Ошибками отцов и поздним их умом,
И жизнь уж нас томит, как ровный
путь без цели,
Как пир на празднике
чужом.
— Говорю тебе, что святые отцы в
пути сущим и в море плавающим пост разрешали, — настаивал игумен. — Хочешь, в книгах покажу?.. Да что тут толковать, касатик ты мой, со своим уставом в
чужой монастырь не ходят… Твори, брате, послушание!
Да, такие минуты смягчают воспоминание о пройденном
пути и до некоторой степени примиряют с ним; иначе нельзя, а не было бы первого, не было бы и второго. Но все-таки те-то, первые, — что им до
чужого благополучия, купленного ценою их собственных мук? А сколько таких мук, сколько загубленных жизней лежит на
пути каждого врача! «Наши успехи идут через горы трупов», — с грустью сознается Бильрот в одном частном письме.
На
пути сошелся он с купцом. Купец рассказал царевичу, что был он прежде богат, но что все его товары потонули в море и что он идет теперь в
чужие края поискать счастья.
Наслушавшись
чужих толков, Дуня вообразила, что в самом деле Бог в ней пребывает, что в самом деле он разверзает уста ее на пророчества, движет ею на раденьях и водит по
путям непорочным.
— Придумать не могу, чем мы ему не угодили, — обиженным голосом говорила она. — Кажись бы, опричь ласки да привета от нас ничего он не видел, обо всякую пору были ему рады, а он хоть бы плюнул на прощанье… Вот и выходит, что своего спасиба не жалей, а
чужого и ждать не смей… Вот тебе и благодарность за любовь да за ласки… Ну да Господь с ним, вольному воля, ходячему
путь, нам не в убыток, что ни с того ни с сего отшатился от нас. Ни сладко, ни горько, ни солоно, ни кисло… А все-таки обидно…
— Не мне судить об этом, Патап Максимыч, — сказал Никифор Захарыч, — сам был я во сто крат его хуже, — промолвил он, опустя голову. — А ведь ты отпустил же мне мое беспутство и прегрешения, а им ведь и числа нет. Отчего ж бы тебе не постараться зятя на истинный
путь наставить? Ведь не
чужой тебе…
И у всего свой
путь, и все знает свои
путь, с песнью отходит и с песнью приходит; один он ничего не знает, ничего не понимает, ни людей, ни звуков, всему
чужой и выкидыш.
«Что же это за пир, — думает Мышкин, — что же это за всегдашний великий праздник, которому нет конца? У всего свой
путь, и все знает свой
путь, с песнью приходит и с песнью отходит; один он ничего не знает, ничего не понимает, всему
чужой и выкидыш».
Трансцендирование в свободе никогда не означает подчинения
чужой воле, что и есть рабство, а подчинение Истине, которая вместе с тем есть
путь и жизнь.
Надо было все это бросить и ехать в Казань. И грустно и сладко было. Меня проводили на пароход, первый пароход, на какой я вступал и пускался в
путь, не по одной только Волге, а в долгую дорогу ученья — в аудитории и в жизни, у себя и в
чужих землях.
Продиктованы были некоторые части"В путь-дорогу","Земские силы","В
чужом поле","Жертва вечерняя" — все в Париже.
Весть о посылке Яшки в Москву с грамоткой с быстротой молнии облетела всю усадьбу Строгановых. Многие из челядинцев завидовали выпавшему ему жребию — поразмыкать домашнюю скуку по чисту полю и
чужим городам, увидать Москву далекую, а, может, и самого царя Грозного, что Москву под своими очами держит… Другие сожалели о нем: как бы не пропал он в далеком
пути. Мало ли лиходеев может встретиться?
А бились мы с Чудью и с Ямью, и с своими, и с
чужими, и морем, и сухим
путем, и Наровою, и Волгою, и по Нову-озеру неслось наше ополчение на несчетных судах.
А бились мы с Чудью и Ямью со своими, и с
чужими, и морем, и сухим
путем, и Нарвою, и Волгою, и по Новоозеру неслось наше ополчение на несчетных судах.
Даже на свинцовых подошвах земли он любил всякое произвольное движение, свободные повороты, неожиданные скачки в сторону: оттого и не терпел с самого детства ни улиц, ни тропинок, ни самых широких дорог, где наследственно предначертан
путь — как в извилинах мозга стоит, застывши, умершая
чужая мысль.
«Ночь давно ли наступила?
Полночь только что пробила.
Слышишь? Колокол гудит». —
«Ветер стихнул; бор молчит;
Месяц в водный ток глядится;
Мигом борзый конь домчится». —
«Где ж, скажи, твой тесный дом?» —
«Там, в Литве, краю
чужом:
Хладен, тих, уединенный,
Свежим дерном покровенный;
Саван, крест, и шесть досток.
Едем, едем,
путь далек».